Биполярники. Как живут и о чем мечтают люди с биполярным расстройством - Маша Пушкина

Но среди этого отчаяния и бессилия бывали моменты, когда мир вдруг становился ближе, тяжесть в голове уходила, и все вдруг начинало казаться таким красивым, сияющим, светлым. Телу становилось легко и мне казалось, что все преобразилось. Я жила ради этих мгновений, пытаясь «поймать» их, приблизить их наступление. Но, к сожалению, они длились недолго, моменты ясности сменялись нервным возбуждением и тревогой. Я нарезала круги по комнате, внутри царил хаос, одна мысль спотыкалась о другую, я не могла ни на чем сосредоточиться, отвлекалась. Не могла спать.

В школе я была той самой белой вороной, над которой смеялись одноклассники. Я призраком шла домой с тяжелым портфелем, а потом силилась сквозь отчаяние и уплывающее внимание делать уроки, казавшиеся такими бессмысленными, впрочем, как и весь остальной мир. Только боль, бесконечная боль внутри имела значение. Годы депрессии заставили меня отказаться от веры в Бога, в мир, в людей. Я стала тенью, постоянно прокручивала в голове все то плохое, что случалось со мной, я не видела будущего, я закрывалась в комнате и резала себя в отчаянной попытке заставить себя быть такой, как все, с помощью наказания. Часто я думала о самоубийстве, но, когда подходила к этой идее слишком близко, что-то внутри меня говорило: «Подожди, будет лучше. Обязательно будет лучше». Я верила во что-то лучшее, во что-то, чего не могла вообразить. В нечто эфемерное, в то, что чувствовала в моменты «прозрений». Спустя годы на психотерапии мне сказали, что мое «идеальное состояние» где-то между маниакальным и гипоманиакальным. Тогда я, наконец, поняла, что всю жизнь стремилась к тому, что нормой в этом мире не является. Еще одно напоминание о моей инаковости и необходимости приспосабливаться к реальности, которая никак не хочет складываться в нечто цельное с тем, что я чувствую.

Мои переживания заставили меня относиться к тем, кто рядом, с большим пониманием, сочувствием. Я всегда любила людей и хотела помогать людям. Я находила в этом опору. Мое существование так становилось ненапрасным, приобретало смысл. Я хотела сделать жизнь других чуть более сносной, более справедливой. Я также хотела рассказать другим о том, что кто-то рядом с ними может переживать невыносимый внутренний ад и что этот человек нуждается в понимании, в искренней улыбке, принятии. Я убеждена, что самые простые знаки внимания могут подтолкнуть невидимый маятник в душе человека в сторону «жизни». Я очень хотела, чтобы другим никогда не пришлось проходить через то, через что прошла я. Я хотела быть рядом с теми, кому одиноко. Слушать тех, кому надо выговориться. И просто своим присутствием согревать тех, кому сейчас холодно. Так я пришла в психологию. У меня не было выбора, жизнь сделала его за меня. И я очень рада, что все сложилось именно так. С одной стороны, психология помогла мне разобраться в себе, но при этом еще больше запутала. Я так и не нашла ответа на вопрос, что же со мной не так.

Я посетила много специалистов самых разных направлений. Это были и эзотерики, и психологи, и врачи. Перечислю тех, кто пытался мне помочь, но так и не распознал мой недуг: специалисты по энергетической работе, рейки, ребефингу, кинезиологии, расстановкам по Хеллингеру, психодраматисты, НЛПисты, гипнотерапевты, процессуально ориентированные психологи, психологи-гештальтисты, психологи, работающие в транзактном анализе. Я не хочу обесценивать способности этих людей, многие из них действительно дали мне что-то ценное, но это был лишь кусочек паззла из тысячи деталей. Травматерапевт в конце концов отправил меня к психиатру. Психиатр работала со мной полгода и не нашла ничего «эндогенного», но прописала первое в моей жизни лекарство – от тревожности. У меня, очевидно, было генерализированное тревожное расстройство. Никогда не забуду тот день, когда впервые выпила транквилизатор. Я ехала в метро на работу и вдруг почувствовала, что тревога ушла. Совсем! Вряд ли кому-то можно объяснить, какого это – впервые избавиться от гнетущего чувства, которое мучило тебя 24 часа в сутки, заставляло сердце ускоренно биться, спутывало мысли, лишало сна. Я осознала, что люди вокруг все это время жили иначе, они не боролись со своим же мозгом, не вспенивали молоко в сметану изо дня в день, как в известной притче. Тогда же я поняла, насколько мой мир был патологичен, искажен.

Потом был невролог с «неврастенией и вегетососудистой дистонией», другой невролог и «биологически обратная связь по электроэнцефалографии». Так, наконец, я нашла «своего» доктора и «своего» психотерапевта, который спустя год психотерапии и озвучил диагноз «циклотимия». Я начала разбираться и поняла, что мне снова надо идти к психиатру. Я обошла трех врачей. С постановкой диагноза в нашей стране действительно непросто. Первый спросил меня: «Где вы были раньше?» и я лишь улыбнулась. Ответ на этот вопрос занял бы весь час нашей дорогостоящей консультации, и мне очень хотелось спросить в ответ: «Где ВЫ все были раньше?!». Он сказал, что поставить мне диагноз проще, чем его лечить. «Биполярное аффективное расстройство» – услышала я впервые, – «Смешанное состояние, быстрая смена фаз. Это сложная форма заболевания, оно и понятно. Вы ведь никогда не лечились». Психиатр прописал мне очень сильные лекарства в больших дозировках, и я решила посоветоваться с другими врачами. К этому моменту мне было уже 30 лет. Озвученный диагноз меня не расстроил, а, наоборот, обрадовал. Я, наконец, нашла ответ на вопрос, что не так с моим мозгом. Паззл всей моей жизни начал собираться в цельную картинку! А, главное, я больше не испытывала чувства вины за то, что я недостаточно целеустремленная, слишком ленивая, слабая.

Я представляю работу мозга как радиоприемник со сломанной скоростью подачи звука. Звук подается то слишком быстро, то слишком медленно. Чтобы наслаждаться своей любимой мелодией жизни, нужно все время нажимать то на кнопку «быстрее», то на кнопку «медленнее». Но это непросто, потому что нужная скорость никак не настраивается! Когда в моей жизни появилась первая подходящая схема психофармакологического лечения, кнопки стали нажиматься легче, а диапазон с «любимой мелодией» стал увеличиваться так, что в него проще было «попасть».

После университета я стала работать с людьми с ментальной инвалидностью, с теми, кого часто отвергает общество, с теми, кому сложно, больно, тяжело жить. Я знаю, им тоже необходимо, чтобы в них верили. Верили так, как однажды кто-то поверил в меня. Мое заболевание помогает мне в работе, помогает тонко чувствовать, ощущать ценность каждого маленького шага на пути к большой цели. А еще я думаю, что моя деятельность спасает меня от безумия и отчаяния, от невидимых лап депрессии, которые готовы схватить меня, как только я забываю о смысле, о том, зачем просыпаюсь каждое утро, о том, что кто-то нуждается во мне, о том, что сегодня я могу сделать этот мир чуточку лучше.

Я никогда не позволяла болезни быть сильнее меня. Даже в депрессии я вставала и шла на работу. Я считаю, что люди с биполярным расстройством – непризнанные герои, которые живут вопреки сбоям в работе их мозга. Если вы встретите меня на улице, вы вряд ли сможете догадаться по моему поведению о моем диагнозе, о том, через что я прошла. Я научилась скрывать это. Бог миловал меня, и моя болезнь протекает без психотических симптомов и развернутых маний. У меня циклотимическое течение с большими депрессивными эпизодами – именно такой диагноз удовлетворил меня и именно его мне поставил специалист, с которым я консультировалась за границей. Мне иногда говорят, что я вижу людей насквозь. Но это не совсем правда, я чувствую людей через призму своих представлений о том, что значит чувствовать. Я только недавно поняла, что у других людей другая боль. Это не разрывающие иглы, которые впиваются в кожу и сердце, заставляют дыхание замирать, а душу разлетаться на тысячи осколков. У них другой страх: не такой, будто на тебя мчится грузовик и ты в секунде от смерти. Их радость – это не бесконечно заполняющее тебя тепло и блаженство, будто ты на вершине мира. Их чувства тусклы и безжизненны, мои же – настолько живы, что не дают мне спокойно жить.